Посещай любимых, и пусть бранят завистники -
Ведь против страсти помочь не может завистливый,
И Аллах не создал прекраснее в мире зрелища,
Чем влюбленные, что в одной постели лежат вдвоем.

«Тысяча и одна ночь»

Когда настала рассказам Шахерезады сто восемьдесят первая ночь, она рассказала царю Шахрияру историю о встрече царевича Камар-аз-Замана и царевны Будур:

«…Ифрит Дахнаш и ифритка Маймуна до тех пор несли царевну Будур, пока не опустились и не положили ее рядом с юношей Камар-аз-Заманом на ложе. И они открыли их лица, и оба более всех людей походили друг на друга, и были они, словно двойники или несравненные брат и сестра, и служили искушением для богобоязненных...».

Миг сна - как предчувствие вечного блаженства любви, какое бывает только в сладких восточных сказках с их цветистым узором из слов по бархатному покрывалу ночи.

Бесконечные истории прелестницы Шахерезады и чувственные поэтичные описания молодых и красивых героев не давали спокойно спать не одному поколению художников и режиссеров, начиная с необычайной популярности «Сказок тысяча и одной ночи» в эпоху декаданса веков, когда мода на «восточный стиль» захватила все модные гостинные Старого и Нового Света. Потом сказки перенесли цензуру и до сих пор существуют в двух вариантах, сокращенном детском и полном взрослом.

В 1998 году в Лос Анжелесе состоялась выставка работ известнейшего японского графика Ёситаки Амано по мотивам только что представленного короткометражного фильма, который назывался «1001 ночь».

Всего пять героев в развернувшемся перед очарованным зрителем действе: влюбленные, два ифрита и огромный черный демон, по сюжету сказки – это джинн, которого Маймуна попросила рассудить спор о красоте спящих юноши и девушки. Но фантазия художника не ограничивается сюжетом. Ифритка, чем-то неуловимо напоминающая проказливого эльфа из «Сна в летнюю ночь», олицетворяет женское начало. Сначала она только играет, очаровавшись красотой царевича, дразнит ифрита, все время ускользая от него, но, как и Будур, осознав любовь и подчинившись ей, без страха отдает себя возлюбленному. Подобно королеве Мэб, Маймуна вытаскивает из снов девушки тайные желания; проснувшись, Будур оказывается смелее юноши, который только обменялся кольцами - сгорая от любви, девушка покрывает поцелуями любимого. Вода, тихая, отражающая все в себе, способна погасить огонь и свернуть горы, так и женщина сильна и бесстрашна в своих чувствах.

Два любовных сюжета и две любовные пары объединяет и подстерегает судья, он - напоминание о том, как близки сон и смерть, как легко погрузиться в лабиринт вечных сновидений, это и есть та самая «Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний", встречей с которой заканчиваются сказки сладкоголосой Шахерезады.

Роскошь сочетания рисунка и трехмерной графики, наложение шелковых ниток и стразов, словно художники задались целью показать, что они могут абсолютно все, но самые тонкие и нежные чувства – это обычный набросок сангиной или почти размытые пятна акварели на шероховатом листе картона. Практически полное отсутствие статических кадров, такое могут себе позволить только всемирно признанные авторы, и Амано, безусловно, один из них.

Он тяготеет к красоте изображения, над чем бы ни работал: с Осии над «Яйцом ангела», с Кавадзири над «D: Жажда крови», с Муркоком над иллюстрациями к его книгам; он меняет стиль, но все равно остается изысканен и театрален. В рисунках Амано есть присущий русским декораторам и художникам начала ХХ века манерный эротизм; в этом можно его сравнить не с вычурным и откровенным Бердслеем, а с Врубелем, особенно если вспомнить театральные декорации последнего к «Тристану и Изольде». Хотя в 1999 году у господина Амано вышел артбук, посвященный эротическим приключениям Алисы в Стране Чудес, но, как всегда, в его рисунках – не детализация и откровенность, а магия, недосказанность линий, перетекающих друг в друга, узких и томных глаз, наполовину прикрытых тяжелыми веками, змеящихся волос.

«1001 ночь» можно с полным правом назвать лучшим воплощением всего, что сделал Ёситака Амано в графике и дизайне, в фильме нашли свое завершение великолепные образы, которые он использовал, иллюстрируя произведения Эдогавы Рампо. Карнавал красок сменяется мрачными лабиринтами, свиваются и перемешиваются линии, вновь и вновь напоминая об эротическом подтексте анимационного сюжета.

Это действительно эротика, но такая, которой хочется любоваться, как прекрасной картиной, отходя и вновь приближаясь к ней, и каждый раз впечатление будет иным.